Страшная смерть режиссёра «Лунтика» и «Смешариков» Галины Воропай

Светлая была женщина Галина Воропай, не только делала прекрасные добрые мультфильмы для детей, но и учила студентов анимации, выпустила 4 курса. Российская медицина внушает ужас после рассказа её близкой подруги – как уходила эта замечательная жизнерадостная женщина. Тот самый случай, когда врачи не просто безразличны, а настоящие садисты. О чём прямо рассказывает Елена Павликова.

Вот, что она рассказала о болезни и смерти подруги Галины Воропай. Бесконечный ужас. Слабонервным не читать. Хотя некоторые доктора в ЖЖ и не такое пишут. И виновные, увы, не понесут никакого наказания. Такая система. Особенно ужасает «врач-садист», «безразличие» прочих и операции «для наработки клинического опыта» – а такое практикуется, на живых.

Она пишет эмоционально и искренне: «Рак поджелудочной железы и желудка 4-й степени с метастазами в печень. Надежды было мало, но и не везло с самого начала. Притормозил очередной локдаун с 4 до 9 ноября. Система ОМС, онкодиспансер не работает, направление не получить.

Потом доктор в Песочном даёт полгода, если не лечиться, и полгода, если первая химия не подействует на раковые клетки.

Начинаются первые признаки печёночной недостаточности, но в это время думают на желчный пузырь, нужен дренаж. Это первая операция – в Сестрорецкой больнице N40. Помогло. Неспешно назначена химия на ...20 декабря.

Но снова что-то с желчью. Мариинская больница. Трубка из печени. Это вторая операция. Вроде удаётся уменьшить билирубин, но появляется непроходимость. Больше недели Галя ничего не ест. Слабеет. Появляются отёки. Ясно, что химию придётся пропустить, пока не восстановятся все жизненные функции.

Только спустя это время делают рентген с контрастом, видят, что проходимость есть. Решают делать третью операцию, цель – чтобы Галя могла есть. Перед операцией опять нельзя есть. Мечта Гали – чтобы разрешили яблочный компот.

Теперь ясно, что если бы сделали КТ или МРТ, то увидели истинное состояние печени (хреновое) и достаточно большую опухоль в желудке, изрядно подросшую. Перешивать кишку в другое место желудка не было уже актуально и увеличило нелепые страдания. Лучше было бы устроить Галю в платную клинику или хоспис с хорошим человеческим отношением и поддерживающей терапией.

Складывается впечатление, что операция – это тренинг для врачей, клинический опыт. Что же, буду думать, что этот опыт поможет когда-то другим мученикам.

После операции опять нельзя есть. Обещают разрешить компот через день-два, но нельзя и потом. Бандаж, можно садиться. На 4-й день Галя тайком пьёт полчашки компота. Все хорошо, точнее, неплохо. Усваивается.
На 5-й день можно компот , на 6-й белковую смесь. Но Галя не хочет есть. Ложка детского творожка. Сесть, посидеть, лечь. Компот – блаженство. Галя уже три недели в Мариинке. В окне небо, вороны, верхушки деревьев.
Болевой синдром несильный, вполне снимается инъекцией анальгина. Хватает на 4 часа.

Галя мало спит, всё время просыпается, слабеет. Это не жизнь, говорит. Почему меня не сбила машина. Антидепрессанты в больнице не практикуют. Коморбидная депрессия? Наверное, не слышали или в протокол не входит.

Я спросила на второй день после операции – что увидели? Я по легенде сестра Гали. Галя, сестра моя, с 26-го я знаю, что ты умрёшь, потому что печени фактически нет. Я готова сказать Гале правду. Но вижу, что она надеется, и не говорю. Надежда – основа чуда. Ещё 4,5 дня постепенно тающей надежды.
Врачи не говорят мне ВСЕЙ правды. Ненавижу их за это. Но ведь и я Гале не сказала всей правды. Могу ли я осуждать их и ненавидеть?

Врач говорит, что Галя будет есть и, пока печень разрушается , возможна паллиативная химия. Можно замедлить уход. Я верю врачу. Он говорит, что выпишет Галю перед Новым годом. Из Гали торчат пять трубочек и один катетер, в который идут антибиотик и ещё какие-то два препарата, через нос в желудок идёт глюкоза.

Я добываю в онкодиспансере направление в хороший хоспис. Участковому онкологу Безверхому Александру Алексеевичу низкий поклон за человеческую теплоту и содействие! Места в хосписе есть. Мы успеваем перед новым годом. Но на следующий день врач говорит, что не выпишет до НГ, а в хосписе говорят, что примут не раньше 10-го. Через комиссию.

Врач Мариинки не делает выписку для главврача хосписа. На третьей просьбе об этом два врача переглядываются, лечащий кивает. Мне можно сказать; сестра не истеричка и в обморок не падает. Печень. В хоспис можно не успеть. В хоспис точно не успеете. Это разговор в ординаторской; присутствует врач, который все слышит и который будет дежурить в ночь. Это садист. Другие могут быть выгоревшими, привыкшими, навидавшимися и равнодушными. Но этот – садист.

В 23:00 Галя просит остаться. Она говорит, что могла умереть прошлой ночью, но решила дождаться меня. В 24 часа начался медленный по крохе, уход. «Мне не больно, – говорила и писала Галя последние дни, – мне тяжело». Началась интоксикация в мозг. Про садиста-врача и про нормального человека молодую санитарку Лену как-нибудь потом.

«Люди разные», – говорит Галя.

В 9:00 приходит на работу, но не подходит в палату, лечащий. Я его и не понимаю, и понимаю: а смысл подходить? Говорю: «Галя я отойду к врачу». «Не надо», – просит Галя.

В 11 обход, я прошу для Гали снотворное, врачи щупают живот и спрашивают, была ли рвота. Они видят, что началась интоксикация, но спрашивают, была ли рвота. Я прошу для Гали димедрол. Нет ничего снотворного, кроме димедрола, именно поэтому я прошу димедрол. Его вколют около 12-ти.

Она говорила: Я могу. Это было понятно о чём. «Я могу, я справлюсь с тем, что умираю». Потом ничего не говорила, но я знала , что надо делать: не отходить , смачивать губы, держать за руку. Примерно в 12:30 взгляд Гали остановился, она дышала ещё два часа. Наверное, ей уже не было тяжело, больно, страшно, но я не знаю точно.

Когда приходит смерть, лицо меняется. Мне не больно, мне тяжело. А потом никак. Мы говорим: ей теперь легко. Откуда нам знать?»

Оценочное суждение. Точно нужно что-то менять в медицинской практике. Она не должна быть такой, чтобы люди, прекрасные люди, уходили так тяжело. Страшный пост, я понимаю. Но важно, чтобы все сделали выводы. И были готовы – в случае чего. Хотя подготовиться к такому сложно.