4 695
Обломовская троица. Вера и факты: кто кого?
Автор – Татьяна Воеводина
Побывала на очередном «Федеральном сельсовете» - так называется «Общественное Движение Народов Российской Земли» (самоназвание). «Народы Российской земли», собравшись в Колонном зале, говорили на этот раз о развитии сельских территорий. Мне эта тема близка: мы принимаем посильное участие в благоустройстве станицы, близ которой расположено наше хозяйство и где живут наши трудящиеся.
Сегодня, как и в советскую эпоху, районная администрация опирается в своей работе на руководителей хозяйств: починить дорогу, помочь школе, даже поддержать спортивную команду – всё это лежит на хозяйствах. А как иначе? Так было всегда. Если жизнь как-то теплится, то только благодаря такой неформальной помощи. В СССР жизнь развивалась вокруг заводов и колхозов-совхозов: тепло от заводской котельной, детсад – от совхоза, заводская медсанчасть, путёвка в лагерь для ребёнка – от завода. Очевидно: чем крупнее и богаче хозяйство – тем с большей вероятностью от него можно получить такую помощь.
И что же я слышу на «Сельсовете»? Главным человеком на селе является фермер. Его надо поддерживать, помогать ему, и вот тогда … тогда от него может проистечь какая-то поддержка сельских территорий. Это особенно изумительно именно при обсуждении развития территорий: участникам дискуссии, как никому другому, известно: фермеры в этой работе не участвуют и не могут участвовать. Просто какое-то раздвоение сознания!
Верую, ибо абсурдно
Любовь к фермерам – совершенно иррациональна. Это предмет веры, а не опыта.
Ещё Бердяев когда-то заметил, что русский интеллигент все практические вопросы превращает в идеологические. Надежда на фермеров – чисто идеологическая конструкция. У нас в области они производят 20% зерна, главный производитель – это большие хозяйства. Особенно в зерновых зонах по-другому и быть не может. Производство зерна требует большого хозяйства – это писал много десятилетий назад ещё Чаянов.
Фермеры и живут-то только за счёт больших хозяйств: и вульгарно ворую у них корма и «химию», и недоплачивая налогов путём торговли за чёрный нал, и выпуская скотину на чужие поля. Им уж точно не до развития сельских территорий.
Да и трудно администрации иметь дело с мелкими хозяйчиками, у которых к тому же большая часть деятельности – в тени. К тому же сегодня он есть, завтра – нет: дети фермеров не хотят продолжать дело отцов (кстати, и за границей тоже не хотят).
На этом месте непременно кто-нибудь патетически восклицает: «Во всех приличных странах – фермеры!» Ну, начать с того, что эти фермеры существуют благодаря огромным госдотациям. Если бы им их государства этим фермерам помогали в том же объёме, в котором наше государство помогает своим аграриям, - зарубежные хвалёные фермеры закрылись бы в течение одного сезона. И это при том, что природные условия у них несравненно лучше наших. Так что я всегда говорю: наше сельское хозяйство – самое эффективное в мире.
Но при всём при этом западные фермеры (и европейские, и американские) – не перспективны. Нет у них будущего. Современные технологии требуют довольно крупного хозяйства.
Когда едешь по Италии, то там, то тут видишь руины домов из красного кирпича, иногда живописно увитые плющом, словно на картинах эпохи романтизма. Что это? Покинутые фермерские дома. Земли скупаются крупными сельхозпредприятиями, а фермеры – уходят.
В Америке фермеры выступают по преимуществу как своего рода персонал огромных пищевых корпораций, который используется по принципу аутсорсинга. Но и тамошние фермеры прирастают размером и уменьшаются числом.
«Появление в конце XX века агропромышленности означало одновременное уменьшение численности ферм и увеличение их размеров. Эти сельскохозяйственные компании, иногда принадлежащие «отсутствующим» акционерам, используют больше техники и меньше работников. В 1940 году существовало 6 миллионов ферм со средней площадью 67 гектаров. К концу 90-х годов существовало только около 2,2 миллиона ферм со средней площадью 190 гектаров. Примерно в этот же период резко упала занятость в сельском хозяйстве - от 12,5 миллионов в 1930 году до 1,2 миллиона в 90-е годы - при том, что общая численность населения увеличилась более чем вдвое. В 1900 году фермеры составляли половину всей рабочей силы, но к концу века на фермах работает только 2 процента. И примерно 60 процентов оставшихся фермеров в конце века работали на фермах только часть времени; они также имели другую, несельскохозяйственную работу, дополнявшую их фермерские доходы. Высокая стоимость капиталовложений - в землю и оборудование - делает создание фермерского хозяйства, занимающего полный рабочий день, исключительно трудным для большинства людей»
Об этом написано очень много, да можно и с реальными американскими фермерами поговорить, но у нас предпочитают веровать, а не умствовать.
В процессе т.н. рыночных реформ, когда колхозы-совхозы принудительно дробились на паи, мы заимствовали то, что у наших велемудрых заграничных учителей уже к тому времени устарело и не соответствовало современным технологиям и вообще современной жизни. В результате мы откатились ещё на много лет назад – и смысле технологий производства, и особенно жизни на селе - и этот откат ещё не преодолён.
На момент реформ, как я поняла занявшись агробизнесом, наша страна обладала как раз оптимальным и вполне перспективным размеромхозяйств: надо было их совершенствовать, увеличивать заинтересованность трудящихся в работе, возможно, сделать их подлинными хозяевами-акционерами, но не разрушать, чтобы заменить отсталой и примитивной формой – мелким индивидуальным хозяйством.
И тем не менее, несмотря ни на что фермер – у нас некий священный идеологический персонаж. Почему?
Трудно отказаться от иллюзии Перестройки? От интеллигентских мифов о мужичке, который только и мечтает работать на себя, и дай ему такую возможность – завалит продуктами всю страну? Помните: «Едет пахарь с сохой, едет песню поёт, по плечу молодцу всё тяжёлое….» - вот на этого пахаря умилялись перестроечные витии. К сожалению, этот психотип давно исчез, как исчез, например, психотип воинственно-благородного рыцаря или истово верующего монаха. Меж тем на основании мифа и раздербанили колхозы-совхозы.
Отказываться от иллюзий, действительно, трудно. Психологически некомфортно: это что ж, выходит, мы всё развалили ради химеры? Эта одна из причин религиозной веры в фермера. Запомним её, а пока обсудим другие иррациональные верования.
Малый бизнес – наш спаситель?
Вторым священным персонажем выступает малый бизнес. Я его хорошо знаю: в моём торговом бизнесе продавщицы – это те самые индивидуальные предприниматели, за которых все так ратуют. Некоторые зарабатывают прилично, но для большинства всех малых бизнесменов в принципе - это бизнес выживания. Во что-то существенное малый бизнес разрастается крайне редко. Впрочем, спасибо и за то, что многим он не даёт пасть на дно. При повышении пенсионного возраста таких бизнесменов поневоле станет больше. Впрочем, многим это дело вполне по душе.
Малые бизнесмены приносят большую пользу, заполняя те поры экономического организма, куда большой бизнес никогда не пойдёт. Возле ближней ко мне станции метро в киоске сидит улыбчивый парень из Средней Азии и чинит всё: сумки, обувь, точит ножи – всего не перечислить. Работает от 8 утра до 8 вечера, и в выходные тоже: видать, деньги очень нужны; качество отличное.
Малый бизнес - понятие неоднородное. Есть и камуфляж под малый бизнес – когда большое предприятие юридически как бы состоит из ряда малых. Это налоговая «оптимизация», к малому бизнесу отношения не имеет.
У нас принято приводить в пример заграницу, где малый бизнес участвует и в научных разработках, и в высокотехнологичном производстве и т.д. Приводят всякие впечатляющие цифры, какой процент ВВП создаётся малым бизнесом. Значит, нас учат, и нам надо немедленно развивать малый бизнес.
Однако на мой взгляд, не малый бизнес надо развивать, а промышленность и высокотехнологическое сельское хозяйство. Ну, и науку, конечно. Тогда малый бизнес разовьётся сам собой. Сколько-нибудь технологичный малый бизнес всегда существует при бизнесе большом, как его обслуживающий, вспомогательный цех.
Вокруг большого предприятия – могут и должны существовать мелкие вспомогательные производства, мастерские. Между прочим, Ленин писал об этом ещё в 1908 году в статье «О ревизионизме». (Он считал, что эта «мелочёвка» и есть рассадник ревизионизма; и, между прочим, правильно считал, но это отдельная тема).
Как это происходит, расскажу на примере так называемого «антипригарного коврика», которым мы торгуем и который я часто использую в своём домашнем обиходе. Хорошая штука: стелешь на противень – и ничего не пригорает, даже любимое моими детьми «безе», которое наполовину состоит из сахара. Так вот материал этого коврика разработан большим немецким концерном. Они выпускают это покрытие в огромных количествах для различных надобностей, в частности, для покрытия деталей механизмов. А есть маленькая семейная фирмёшка, которая режет материал (это что-то среднее между тканью и бумагой), закатывает его в трубочки, укладывает в коробочки и доводит до покупателя. Концерну это мелко, а им – в самый раз. Они даже специальную нарезку материала, чтобы можно было стелить в сковородку для лучшего изготовления яичницы. Эти мелкие бизнесмены плывут в кильватере большой корпорации.
Собственно, так всегда бывает: настроили домов – тут же появились мелкие дизайнерские и ремонтные конторы. Вообще, очень часто нельзя добиться улучшения чего-то, воздействуя на него самого. Иногда говорят, что решение любой проблемы лежит уровнем выше этой проблемы. Это верно, но иногда решение лежит где-то в стороне. Так происходит с малым бизнесом.
Малый бизнес – дело полезное, и его люди – симпатичные, смелые (иногда от отчаяния), часто творческие. Я их очень люблю. Но ждать от них прорыва и того самого «всемогущего слова «вперёд» - уж извините, смешно. Не смешите мои тапочки, как нынче принято писать в интернете.
Собственно и в западных экономиках малый бизнес играет определённую, но не определяющую роль. Известный американский экономист, к тому же практик, а не вузовский профессор, Джон Гэлбрейт писал в книжке с выразительным заглавием «Экономика невинного обмана»:
«Владелец малого бизнеса, небольшое предприятие розничной торговли или сферы услуг, так же как и фермер, до сих пор преподносятся экономической наукой в качестве ключевого элемента. Однако эти субъекты являются частью системы, которая была классически описана в учебниках прошлых столетий; они не принадлежат современному миру, они лишь дань дорогой сердцу традиции.
Небольшого розничного торговца уже поджидает «Уолл-Март», семейную ферму – гигантские предприятия по выращиванию зерна и фруктов, а также современные крупные производители мяса. Уж они-то постараются, манипулируя ценами и снижая затраты, довести их до банкротства. Экономическое и социальное доминирование крупного бизнеса общепризнано. Малое предприятие ждут крах и забвение».
«Ведь немцы тароваты, им ведом мрак и свет»
Третьим сакральным персонажем, на которого наша государственная мысль привыкла возлагать самые радужные надежды и против которого не моги слова молвить – это иностранный инвестор. В отличие от фермера и малого бизнеса, иностранному инвестору дозволяется быть большим – чем больше, тем лучше.
Что такое иностранная инвестиция? Оставим в стороне т.н. портфельные инвестиции, которые суть ни что иное, как валютные спекуляции, от которых общественное богатство отнюдь не прирастает, а просто перераспределяется, притом не в нашу пользу.
Поговорим о промышленных инвестициях, которые принято благоговейно уважать. Купил иностранец (а может, и русский с кипрским паспортом) недорастасканную какую-нибудь фабричонку – это промышленная инвестиция! Все в восторге и бьют в литавры. Перенесла гигантская корпорация производство в Россию – вот тебе и ещё инвестиция, огромная, высокотехнологичная. Автомобили у нас собирают – тут уж восторгу нет предела. Но ведь это всё равно ИХ производство, даже и при высоком уровне локализации. Иностранцы никогда не передают за просто так самую суть, сердцевину своей технологии, и правильно, наверное, делают – со своей точки зрения, разумеется. Это Советский Союз всем задарма делился с братьями по классу и борцами с империализмом, а передовые бизнесмены предпочитают держать рычаги управления в своих руках: выращивать конкурентов никто не намеревается.
Может быть, иностранные промышленные инвесторы научат нас искусству передового менеджмента? И этого нет: выше определённого уровня localstaff не допускается. Всё это я лично испытала ещё во времена перестройки, когда по наивности с энтузиазмом участвовала в создании совместных предприятий.
Что такое обломовщина?
И при всём при этом, совершенно отвергая собственный четвертьвековой эмпирический опыт и игнорируя любые факты, мы продолжаем религиозно веровать в троицу: фермер-малый бизнесмен-иностранный инвестор – как путь к спасению. Кто мы? Да все мы – и начальники, включая самых высоких, и подчинённые, и бизнесмены даже, хотя они, как правило, имеют наиболее адекватную картину мира.
Чем питается такая вера? Мне кажется её корень – старинная наша обломовщина. К сожалению, этого прекрасного романа, сколь мне известно, нет сейчас в школьной программе. Не поленитесь перечитать его – по-взрослому.
Что такое обломовщина? Это вовсе не лежание главного героя на диване. Это гораздо хуже. Обломов хронически не занимался своими делами, передоверяя их жуликам, проходимцам и неумехам. В какой-то момент советы экспертов и консультантов довели его, богатого помещика, до ручки, до нищеты. В чём же причина? Ему было страшно даже приблизиться к своим делам и увидеть, в каком они находятся положении. Надо сказать, что «приближение к объекту» (как называют это действие некоторые специалисты по управлению) – это очень психотравмирующий поступок, требующий мужества: мало ли что можно узнать о себе и своих делах? К тому же ведь дальше действовать придётся - в первом лице!
Обломовщина – это вера в то, что не я, а кто-то другой, знающий как– придёт и сделает. Как сделает? Ну, он сам знает; он вообще всё знает. В этом же причина того, что так на душу нам легло учение о «невидимой руке рынка», устаревшее ещё при королеве Виктории, а может, и никогда не отвечавшее никакой реальности. А нам оно, как говорит молодёжь, «зашло» исключительно. Этим же питается и наша любовь к «троице» и вера, что всё как-то само собой «образуется».
Впрочем, Обломову такая вера была простительна: у него был друг Штольц, который всегда появлялся в нужный момент и разруливал его дела. К сожалению, у страны России такого друга нет. У нашего государства вообще, к сожалению, друзей нет. При этом никто, никакая сила, кроме непосредственно государства, не способна у нас решить самые главные и насущные вопросы жизни. В частности, вопросы руководства хозяйственной жизнью. А где руководство – там и планирование, централизованное распределение ресурсов, пресловутый «учёт и контроль».
«Эх, достаёт жизнь!» - вздыхал Илья Ильич. И нас она, жизнь, достаёт, да ещё как! Очень хочется верить, что хоть чуть-чуть сумеем сработать на опережение. Ведь доброго Штольца среди наших партнёров нет и не предвидиться. Но прежде чем двигаться вперёд, надо разгрести завалы мифологии, которая по-прежнему руководит нашей жизнью.
Малые фермеры требуют от ЕС большей помощи
В Восточном Казахстане малые хозяйства объединяются в крупные агрокомплексы
Татьяна Воеводина. Россия и свободный рынок несовместимы
Более подробную и разнообразную информацию о событиях, происходящих в России, на Украине и в других странах нашей прекрасной планеты, можно получить на Интернет-Конференциях, постоянно проводящихся на сайте «Ключи познания». Все Конференции – открытые и совершенно безплатные. Приглашаем всех просыпающихся и интересующихся…
494 894
43 650
81