490
Звезда и смерть адмирала Щастного
Автор – Евгений Гусляров
Сегодня день Балтийского флота России и я опять о своём.
Есть у меня, среди многих других досадных житейских неудач, неосуществившаяся мечта. Это гнетёт меня долгое уже время. Опять я тут обязан сказать о ней. В последнее воскресенье месяца июля, в День российского военного-морского флота снова буду вглядываться я в экран телевизором с тайной торжественной мыслью. Отмечается этот день всегда в Питере. Проходит морской парад. Грандиозное зрелище грозных и прекрасных морских судов захватывает. В замечательном зрелище этом участвует и почти весь Балтийский флот. Обязательную речь произнесёт президент. Он будет говорить о военно-морской мощи державы. Я с напряжением и ожиданием всегда вслушиваюсь в его речь.
Ведь этой нынешней красотой и мощью нашего флота мы обязаны в огромной степени и капитану первого ранга Алексею Щастному. Он отдал свою жизнь, спасая этот флот. Вот бы вспомнить его и сказать о нём в этот день. Но, похоже, помощники, готовившие президенту праздничную речь, не знают такого имени. Грустно. А ведь, в самом деле, подумалось мне, как было бы здорово, если бы этот парад флота, символизирующий всю мощь отечественных военно-морских сил, открывал, или хотя бы просто участвовал в этом параде корабль, на борту которого было написано имя народного адмирала Алексея Щастного. И к военно-морскому ведомству я с этим обращаюсь. Напишите, наконец, славное имя русского героя и патриота на борту лучшего крейсера. Он от вас этого, конечно, не ждёт, но мы-то ведь должны, наконец, стать достойными своих героев. Лучшей наградой русским мученикам была и остается народная память. Восстанавливать имя адмирала Щастного в нашей памяти, вот чего сейчас не хватает нам...
Алексей Михайлович Щастный
«ТАК И ЛЕЖИТ ОН ТАМ, ПОД ПОЛОМ...»
16 мая 1918 года в России был учреждён Революционный трибунал при ВЦИК для рассмотрения дел исключительной важности, первой жертвой которого и стал капитан Алексей Щастный, спасший для России Балтийский флот.
В череде столетних юбилеев прошедшего года эта прошла незамеченной. Незаслуженно. 16 мая 1918 года был учреждён Революционный трибунал при ВЦИК «для рассмотрения дел исключительной важности». Было брошено в почву, обильно уже политую кровью, безжалостное семя, из которого немедленно и проросла вся система будущего советского правосудия. И первое исключительной важности дело, которое этот трибунал завершил смертным приговором, до сей поры не поддаётся никакому здравому осмыслению. Произошёл в России опять случай из тех, которым изумлялся ещё Салтыков-Щедрин: «В нашей истории случаются по местам словно провалы, перед которыми мысль человеческая останавливается не без недоумения».
Первой жертвой революционного исключительно карающего органа стал капитан первого ранга, названный в матросской среде «народным адмиралом», Алексей Михайлович Щастный, расстрелянный 22 июня 1918 года. Ещё один столетний в том году русский юбилей горчайшего свойства.
Тут возникают первые вопросы – почему? Почему первый в Советской России смертный приговор состоялся аж за несколько месяцев до официального восстановления Совнаркомом высшей меры наказания по суду, отменённой, как известно, 26 октября 1917 года II Всероссийским съездом Советов? Почему судебный процесс был ведён в обстановке столь исключительной секретности, что для того пришлось выделить особо охраняемый Сенатский дворец Московского Кремля (теперь это рабочая резиденция Президента РФ)? Почему для содержания подсудимого понадобилось оборудовать специальную камеру рядом с кремлёвским кабинетом самого председателя СНК В.И. Ленина? И, наконец, зачем понадобилось для рассмотрения именно этого дела создавать названный специальный трибунал, который много ещё потом разных других исключительных дел нарассматривал?
Этот черезвычайный ревтрибунал учреждён был аккурат на следующий день после ареста капитана первого ранга А. Щастного. И ещё через три дня, с демонстративной совершенно поспешностью, был отменён запрет на смертную казнь. Не могут все эти вопросы не волновать всякого, у кого не утрачен вкус к беспощадно таинственному и грозному в истории.
Впервые я прочитал об этом человеке в знаменитой книге белого эмигранта С. Мельгунова «Красный террор в России»: «Капитан Щастный спас остаток русского флота в Балтийском море от сдачи немецкой эскадре и привёл его в Кронштадт. Он был обвинён, тем не менее, в измене. Обвинение было сформулировано так: “Щастный, совершая геройский подвиг, тем самым создавал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать её против советской власти”. Главным и единственным свидетелем против Щастного выступил Троцкий. Щастный был расстрелян “за спасение Балтийского флота”».
Потом прочитал я у ленинского антипода в социал-демократии Юлия Мартова в его знаменитом манифесте «Долой смертную казнь!» то, что ещё более подействовало на воображение и желание узнать суть: «Посмотрите, как судили капитана Щастного. Его обвиняли, что он готовил заговор против советской власти. Капитан Щастный отрицал свою виновность. Трибунал отказал ему в вызове свидетелей. А дело шло о жизни и смерти человека. Человека, который оказал народу большую услугу, совершил тяжкий подвиг: вывел из Гельсингфорса и спас от финляндских белогвардейцев все суда Балтийского флота. Его имя следовало бы написать на бортах этих судов, а его убили. Не финляндские белогвардейцы, не немецкие империалисты расстреляли из злобы такого человека: его казнили русские социалисты, или называющие себя таковыми: гг. Медведев, Бруно, Карелин, Веселовский, Петерсон – судьи Верховного революционного трибунала».
Такими темами заболевают, понятное дело.
Так кто же он такой, ещё один неизвестный герой и пасынок российской истории Алексей Щастный. Историки революционного Отечества его не жаловали. В лучшем случае о нём молчали. В худшем, как, например, в брошюре «Ледовая одиссея» В. Тюрина и И. Яковлева, он обозван предателем и агентом зарубежных разведок. Однако, время его, похоже, приходит. Теперь документы его дела вполне доступны для изучения. Изредка появляются и другие материалы, годные для того, чтобы узнать подробности жизни одного из замечательных сынов Отечества, о жизни, которой до ужаса нелепое и жестокое время так безжалостно распорядилось.
В 1990 году в газете «Известия» в статье тогдашнего помощника начальника Управления военных трибуналов В. Звягинцева был впервые поставлен вопрос о необходимости пересмотра «дела Щастного». Были представлены необходимые для того основания. Ещё одна попытка добиться его реабилитации была сделана сыном капитана Львом Щастным. В 1991 году, после принятия известного закона о реабилитации жертв политических репрессий, он обратился к военному прокурору Балтфлота с просьбой пересмотреть дело отца. К просьбе были приложены, насколько это возможно было, подробные свидетельства о жизни и подвиге «народного адмирала».
Вопрос о пересмотре «дела Щастного» поддержала тогда группа выдающихся петербургских учёных, писателей, политических деятелей, к ним присоединились военные моряки и даже заместитель министра юстиции. Отдельное обращение в прокуратуру Союза сделал выдающийся морской писатель Виктор Конецкий. В 1995 году Щастный был полностью реабилитирован. Посмертная честь капитана Щастного была восстановлена в суде именно того Балтийского флота, который он спас ценою своей жизни сто лет назад. Запоздалая справедливость опять восторжествовала, но горьким остаётся послевкусие этой справедливости. Эпоха убийственной несправедливости у нас продолжается гораздо дольше, чем время реабилитаций и восстановления истины.
И вот что выходит из накопившихся теперь сведений о капитане Алексее Михайловиче Щастном. Это был один из наиболее талантливых русских военных. Звание каперанга он получил ещё совсем молодым, на войне, от царя. Сотрудничать с большевиками его заставило по-русски необоримое чувство патриотизма, любви к России. Скорее всего, Щастного, как и многих других офицеров, воспитанных на сознании своего долга перед родиной, удерживала на службе новой власти «невозможность покинуть свои посты, пока шла война».
Троцкий назначил его, как выдающегося военспеца, командовать Балтийским флотом. В апреле 1918 года Щастный официально вступил в должность «начальника Морских сил Балтийского моря».
Событие это стало роковым в его судьбе.
В новой своей должности он оказался в центре сложнейшей политической игры, касающейся, в том числе, судьбы вверенного ему судьбой Балтфлота. Игроками тут, не чуждыми шулерства и передёргиваний, были советское правительство, немецкий Генштаб и Англия, находящаяся в состоянии войны с Германией.
Только что был заключён сепаратный со стороны большевистской России «похабный» Брестский мир.
Похабным отчасти сделал его, этот мир, главный переговорщик от большевиков Лев Троцкий. Пылкое революционное воображение руководило его поведением. Он всеми мерами затягивал подписание окончательного документа, поскольку призрак мировой революции застил ему трезвый взгляд. С минуты на минуту он ожидал вселенского пожара, растопкой которого стала Россия, и это, как грезилось ему, изменит расклад политических сил в Европе. Именно поэтому войну следует прекратить, но не подписывая мира.
Это был один и самых экзотических вывертов в политической истории. Над этой его логикой много недоумевали и издевались, но она, логика, тут была, если следовать, конечно, его, Троцкого, восторженному взгляду на желаемое. Ему казалось, что через недельки две-три он уже будет в самой голове мирового пролетариата и сам будет решать, кому и что подписывать. Миражи бывают великой силой. Чтобы ускорить дело, он даже, против всех правил дипломатии, и с риском, конечно, для своей миссии, лично пытается в Брест-Литовске разложить в пролетарском духе военнослужащих германского гарнизона. Ему активно помогает Карл Радек, будущий Геббельс троцкизма, начинавший тут осваивать азы коммунистической пропаганды.
Мировой пролетариат, однако, некстати замешкался, а Германия пригрозила продолжить военные действия, её войска стояли всё ещё в ста километрах от Петербурга, в панике оставленного уже большевистской верхушкой. А там и Москва немцу открывалась, как на ладони. Дело было швах. Похабный мир пришлось всё же подписать.
И тут судьба «начальника Балтики» Алексея Щастного оказалась вдруг роковым образом и намертво связана уже с текущим моментом истории. Он становится настоящим заложником времени. Теперь не только каждый поворот истории становился роковым фактом его биографии. Факты его биографии вскоре будут менять историю.
Катастрофические для России последствия Брестского мира с новой силой возбудили прежние подозрения о предательской роли большевистского правительства в отношении собственного народа. Об этом теперь в России не говорил только глухонемой. Новой волной пошли документы, подтверждающие шпионские связи большевистской верхушки с немецким Генштабом. И совершенно уже не важно было подлинные это документы или подложные. Всё немедленно бралось на веру, поскольку на виду было очевиднейшие из доказательств. Большевики отдают Германии громадные территории Отечества. Троцкий в Брест-Литовске обещает немцам демобилизацию своей красной гвардии. Ленин обязывался выплатить Германии в качестве якобы компенсации ущерба и на расходы по содержанию российских военнопленных шесть миллиардов марок. Тут же после подписания договора отправлены были в Германию два золотых эшелона, а в них около ста тонн чистого золота. Это ведь не иголка в стогу сена, этого ведь не утаишь. Все поняли это так, будто Ленин возвратил условленную цену кайзеру за то, что тот поставил его у власти в России.
Теперь всякое действие и распоряжение ленинского правительства, особенно у военспецов из царских генералов и офицеров, вызывало брезгливое недоверие. Война кончилась странным и позорным манером и у них теперь не осталось ни малейшего смысла быть с большевиками. И даже наоборот, главный позор времени ложился теперь и на них самым тяжким и недвусмысленным образом. Спецы, как военные, так и гражданские, стали демонстративно увольняться с красных должностей, начался массовый русский исход за границу.
О реальном положении дел на флоте в то время свидетельствуют подшитые в качестве приложений к материалам судебного «дела Щастного» доклады и рапорты военно-морских начальников. Так, командующий Минной флотилией, входившей в состав боевых сил Балтики, капитан первого ранга А.П. Екимов, сообщал главкому Балтфлота: «Милостивый государь Алексей Михайлович, исполняя Ваше желание, позволю себе высказать Вам своё мнение о причинах, побуждающих бывших офицеров флота к массовому уходу в отставку. С первых дней революции создалось совершенно определённое гонение на офицеров, и только невозможность покинуть свои посты, пока шла война, удерживала воспитанное в сознании своего долга перед родиной офицерство на своих постах… В настоящее время на службе остались те из офицеров, которые, сознавая, что присутствуют при агонии флота, настолько тем не менее с ним сжились, что решили дождаться до полной его ликвидации, которая, по-видимому, уже недалеко, т[аким] о[бразом] исполнить свой долг до конца. Трагическое положение этого немногочисленного офицерства, несущего теперь на себе всю тяготу службы, должно быть по заслугам оценено государством и обществом». Именно по этим причинам сугубо нравственного свойства не покидал своего двусмысленного поста и Алексей Щастный.
Офицеры линейного корабля «Полтава». Сентябрь 1914 г. Во втором ряду правее священника – старший офицер корабля, капитан 2 ранга А.М. Щастный
Вот теперь и наступило окончательно для него героическое и смертное время. Как оказалось, Балтийский флот немедленно оказался в эпицентре политических дрязг и треволнений ещё до подписания Брестского мира. Так вышло, что расквартирован на эту зиму он был в портах Гельсингфорса, Ревеля и Аландских островов в Финляндии, бывшей до 1917 года генерал-губернаторством в составе Российской империи. Ни англичане, ни немцы не хотели, чтобы Россия сохранила свой сильный флот. Германия жаждала взять его себе. Тогда она получила бы весомый аргумент, в давнем споре с Англией за положение владычицы морей. Понимая это, англичане в обход немцев начали свои тайные переговоры с Троцким.
Решительным и оригинальным было их предложение. Они придумали создать из русских волонтёров команды смертников, которые взорвали бы все суда Балтийского флота. Готовы были немедленно открыть на имена добровольцев крупные банковские счета, чтобы обеспечить членов их семей и наследников на веки вечные. Троцкий решил обжулить их всех, он задумал взять деньги с англичан, уничтожив корабли понарошку, сымитировать взрывы так, чтобы не слишком повредить суда, а там отдать их, слегка подшаманив, немцам в счёт контрибуции и прочих долгов. Так что и волки были бы сыты, и овцы целы.
И вот поступает «начальнику Балтфлота» Щастному показавшийся ему подозрительнейшим приказ Троцкого «создать на каждом корабле группу ударников, которые взорвали бы его, даже ценой своей жизни». Ещё более нелепым и оскорбительным для чести моряка показалось ему разъяснение Троцкого о том, что «правительство вносит для их семей определённую сумму денег».
Щастному становилось ясно: дело тут нечисто. Он смог предположить только одно – этого требуют немцы. Писал: «Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому тридцать сребреников?».
Щастный нашёл нужным открыто доложить об этих загадочных манёврах наркомвоенмора Совету комиссаров и флагманов флота. Моряки возмутились: «Нам – осьмушку хлеба, а губителям флота – вклады в банках?!». Совет комиссаров вынес постановление: «Не бывать продажности в нашем флоте!» – и репутация Троцкого на Балтике была крепко подорвана.
Тут надо сказать ещё и то, что подозрения Щастного имели серьёзную основу. В конце апреля и в первой половине мая 1918 года Германия засыпала советское правительство жалобами и ультиматумами относительно «недопустимо медленного исполнения» статей Брестского договора. В то же время германские военные силы сосредоточивались на российских границах, вторгались на советскую территорию, захватывали и топили русские суда. У Ленина создавалось небезосновательное впечатление, что для сохранения непрочного мира с Германией потребуются новые уступки кайзеровскому правительству. Большевистский Центральный комитет собрался на чрезвычайное заседание, чтобы рассмотреть угрожающие существованию Советов внешнеполитические казусы. На том заседании была одобрена внесённая лично Лениным резолюция, подтверждающая необходимость уступок непрекращающимся ультимативным требованиям немцев.
В примечании к этому документу Ленин приписал паническое: «Начать тотчас эвакуацию [из Петрограда] на Урал всего вообще и Экспедиции заготовления государственных бумаг в частности». Хотя обсуждение на заседании Центрального комитета носило совершенно секретный характер, в течение второй недели мая небольшевистская печать Москвы и Петрограда была наполнена сплошь сенсационными сообщениями о новых запросах германского правительства и скорой оккупации обеих российских столиц. По Петрограду гуляли многочисленные копии писем, подписанных именами германских официальных лиц. Они, эти письма, внедряли в сознание петербуржцев и без того не новое убеждение, что советская политика на Балтике контролируется германским Генеральным штабом в соответствии с тайными статьями Брест-Литовского договора.
Будоражащее соединение слухов о близости немецкого наступления и подчинённости советского правительства Германским планам породило в публике такое возбуждение, что 10 мая 1918 года большевистское руководство страны было вынуждено заявить официально, что вся эта информация является «совершенно сфабрикованной». О подлинности этих документов историки спорят до сей поры. Что ж тут говорить о капитане Щастном, который не был ни историком, ни дипломатом. Пять из этих смертельно опасных писем потом обнаружатся в портфеле «народного адмирала Балтики». Все эти слухи, однако, вполне укладывались в его личные подозрения и диктовали ему собственный стиль поведения и взгляд на свой долг патриота России.
Он установил для себя чёткое правило: делать только то, что нравственно с точки зрения российского офицера, то, что на пользу Родине, то, что бесспорно в её интересах. И наоборот – любые действия и приказы власти, являющиеся в его понимании предательскими и просто неясными по последствиям, не выполнять, пытаться анализировать, насколько это возможно в его положении. Наглядным примером тому и является его отношение к приказу Троцкого об уничтожении кораблей Балтийского флота, да ещё и за деньги.
Черта, отделявшая недавнюю Россию, с её представлениями о чести и смысле служения народу, и наступившим временем политической целесообразности, чуждой этого сентиментального наследия прошлого, была перейдена и должна была окончиться катастрофой.
Вот слова сослуживца Щастного Сергея Зарубаева. Он имел возможность наблюдать своего начальника в преддверии самого решительного поворота в его судьбе. Щастный незадолго до ареста заявлял многим из доверенных товарищей своих о твёрдом убеждении, что «в Брестском мирном договоре имеется тайный пункт об уничтожении флота, который и объясняет настырность Троцкого в этом вопросе…»
И вот Щастный принял единоличное решение: любым путём вырваться из ледяного плена, спасти флот от немцев ли, от англичан, от Троцкого ли, всё равно. Как он позже объяснял, «нравственные побуждения заставили меня взяться за спасение флота, с которым я сжился в течении двадцати лет, с которым я пережил Порт-Артур, и потом был участником его возрождения при адмирале Эссене».
Дальше начинается подвиг, примеров которому в морской истории нет. В сложнейшей ледовой обстановке, в совершенно неподходящие для дальних плаваний февраль, март и апрель, русские моряки под командой Алексея Щастного совершили переход в несколько рейдов из Гельсингфорса, Ревеля и от Аландских островов в Кронштадт.
Вот, что писал вскоре в нью-йоркских «Морских записках» человек, который знает о чём говорит, инженер-механик лейтенант флота Н. Кадесников: «Несмотря на необычно тяжёлые условия – Финский залив был ещё скован льдом и короткий срок германского ультиматума – командующему флотом капитану первого ранга Щастному удалось с неимоверными усилиями увести флот из Гельсингфорса в Кронштадт. Последний этап этой операции, названный “Ледовым походом” продолжался вместо обычных 20 часов 8-9 дней, но был проведён успешно».
Последние корабли покинули Ревель 25 февраля 1918 года – как раз в день, когда в город вошли немцы.
Переход кораблей из Гельсингфорса проходил в крайне тяжёлых условиях. Дело было не только в толщине льда (около 75 сантиметров) и ледяных торосах (по 3-5 метров). Корабли подверглись обстрелам с острова Лавенсари и других островов, захваченных белофиннами; команды кораблей были укомплектованы всего на 60-80 процентов. Щастный круглосуточно был на штабном судне «Кречет», держал связь по радио с кораблями, координировал действия ледоколов. И моряки, руководимые Щастным, совершили невозможное. Именно благодаря личной его энергии Балтийский флот не был затоплен (как это произошло с Черноморским) и не был оставлен неприятелю.
Через льды, через мины удалось провести 259 кораблей и судов: из них 6 линкоров, 5 крейсеров, несколько десятков эсминцев, подводных лодок. Это был весь флот, ни единого судна не было потеряно!
Этот подвиг принёс Щастному репутацию «спасителя Балтийского флота». Героям похода, но прежде всего, конечно, его руководителю, в Инженерном училище Петрограда устроили чествование. Однако главный виновник торжества не поднялся на сцену. Он был скромным человеком и сидел в зале. И даже не в первых рядах. Но его заметили, разумеется, и устроили долгую овацию. Зал стоял, пока председатель собрания благодарил Алексея Михайловича от имени России за спасение флота. Российская общественность и сам Троцкий теперь называют его «адмиралом», хотя он продолжает оставаться капитаном первого ранга. Все понимали, если бы Балтфлот не удалось перевести в Кронштадт, Петроград был бы непременно захвачен немцами. Щастный становится национальным героем.
Балтийский флот, благодаря энергии и способностям «народного красного адмирала» А.М. Щастного, оказался тогда единственной морской силой, которую удалось сохранить большевикам: Черноморский флот вскоре будет затоплен (кстати, старший лейтенант Владимир Кукель, выполнивший приказ Ленина об уничтожении кораблей Черноморского флота, был потом назначен начальником штаба именно того Балтийского флота, который спас капитан Щастный). А все корабли Северного и Тихоокеанского флотов достались интервентам. Так что корабли, спасённые Щастным, сыграли вскоре важнейшую роль в разгроме этих самых интервентов. В 1919 году, обороняя Петроград, Балтийский флот затопил 18 и повредил 16 кораблей английских тогдашних захватчиков.
Именно эти корабли стали фундаментом строительства новых военно-морских сил страны. Они, эти корабли, послужили потом костяком для возрождения флотов на той же Балтике, в Чёрном и Баренцевом морях. Они стали основой для воссоздания Северного и Тихоокеанского флотов. На них обучались боевому искусству новые поколения матросов и офицеров. Орудия этих кораблей вели огонь по врагу в Великую Отечественную. Успешно снова сражался против немцев защищавший в 1941 году Одессу и Севастополь линкор «Севастополь» (ставший «Парижской коммуной»). Главный орудийный калибр линкора «Марат» (бывшего «Петропавловска») стал при обороне Ленинграда настоящим «огневым щитом» осаждённого города. Десанты, высаженные с других спасённых кораблей Балтфлота на Дальнем Востоке, громили Японию. Конечно, Алексей Михайлович Щастный не мог предвидеть всего этого. Он считал, как мы видели, что всего лишь честно выполнил свой долг русского моряка. Выполнил, как вскоре оказалось, ценой жизни.
Весь апрель и часть мая газеты пестрели заметками о легендарном походе, удачно завершившемся благодаря решительности, самоотверженности, мужеству его руководителя. И вдруг 30 мая в тех же газетах появилось сообщение, которое многих привело в состояние шока: «Приказом по флоту и Морскому ведомству начальник морских сил Щастный, обнаруживший недостаток твёрдости духа и распорядительности (?), сеявший панику среди моряков Балтийского флота вместо того, чтобы вносить мужество и решительность к борьбе, и вмешивавшийся в политические вопросы с явно реакционными целями, уволен со службы и предаётся суду».
26 мая 1918 года Щастный был вызван Троцким в Москву. Многие полагали, что в Петроград он вернется с заслуженной наградой, но Щастный на следующий же день после приезда был арестован прямо в кабинете наркомвоенмора и после допроса, который ему тут же учинил сам Троцкий (подробная стенограмма есть в деле), был препровождён в Таганскую тюрьму. Выезжая в Москву на заседание Высшего военного совета, Щастный не допускал и мысли о том, что его ждёт арест, хотя, уже потом, после суда и расстрела, со слов жены стало известно, что перед поездкой этой кто-то из сведущих людей советовал ему отказаться от неё. «Он был твёрдо уверен, – говорила она корреспонденту петроградской левоэсеровской газеты «Знамя борьбы», – что его не в чем обвинить, так как свою роль во флоте он рассматривал только с точки зрения моряка-специалиста».
Из показаний Щастного на суде и личных записок самого Льва Троцкого можно восстановить обстановку и подробности того знаменательного допроса в кабинете комиссара по военморделам. Оказалось, что его, Троцкого, интересовало главным образом то, что можно было перетолковать в сторону подрыва советской власти и личного своего авторитета. Актом предательства революционных интересов назвал наркомвоенмор разглашение его приказа о вербовке добровольцев-подрывников, готовых за деньги уничтожить суда Балтфлота.
– Возрождение боеспособности Балтийского флота, – возражал Щастный, – должно идти впереди других политических соображений. Во флот необходимо возвратить старых матросов, специалистов, артиллеристов, минёров, рассеянных теперь по всей России. Российский флот надо спасать, а не уничтожать!
В начале допроса Троцкий, обращаясь к Щастному, именовал его «командующим». Но вскоре уже стал называть «бывшим командующим». Троцкий потом сознавался, что манера Щастного отвечать на вопросы вывела его из себя. Особенно то, что «он на каждую резкость отвечал резкостью и давал мне почувствовать, что я говорю с начальником всех морских сил, а не с простым матросом». Окончательно вышедший из себя Троцкий вызвал в кабинет вооруженную охрану. Вопросы свои выкрикивал с яростью. Щастный в суде так пояснил дальнейшее: «На заданный Троцким вопрос – признаю ли я Советскую власть – ответил, что раз я работаю при этой власти, то и считаю этот вопрос излишним. Это Троцкого рассердило, и он ударил кулаком по столу. Я сказал: прошу разговаривать со мной в тонах более приемлемых. В ответ на это Троцкий вызвал (по телефону) красноармейцев и арестовал меня».
При этом наркомвоенмор объявил, что «бывший командующий Балтфлотом» арестован «по подозрению в проведении контрреволюционной агитации, поддержке [такой] деятельности во флоте, неповиновении приказам советского правительства и намеренной дискредитации этого правительства в глазах моряков с целью его свержения».
Когда конвоиры выводили Щастного из верховного кабинета, Троцкий уже диктовал постановление о его аресте, содержавшее все эти обвинения и ещё кроме того: «Щастный сознательно добивался использовать внешнюю и [внутреннюю] политическую ситуацию Советской республики [и] военную силу [Балтийского] флота, чтобы свергнуть Петроградскую коммуну с целью долговременной вооружённой борьбы против Советской республики… Щастный повёл такую политику, чтобы завладеть властью не только во флоте, но и во всей России».
Далее был смешной, до острой боли в сердце, суд. Достаточно вот этого одного эпизода, чтобы ясна стала разыгравшаяся тут беспощадная комедия абсурда и вся дикая суть пролетарского права. Слово «право» тут употребил я без всякой связи с юридической теорией и практикой.
Приговор Щастному стал читать председатель суда латыш Карклин, плохо выговаривающий русские слова даже по бумажке. Однако в актёрском действе это был виртуоз. Он умел в совершенстве держать ту знаменитую паузу, которой мытарил своих актеров знаменитый режиссер Станиславский. Перед роковыми словами он молчал ровно минуту, причём зрительское напряжение выросло до высот общей истерии. Потом закричал, сорвав голос:
– Расстрелять в двадцать четыре часа!
Тут некоторые бросились к Крыленко. Как же так? Ведь революция смертную казнь отменила. Крыленко был не просто обвинителем в деле адмирала Щастного. Он был по сути диктатором в советской юстиции той поры.
Его толкование произошедшего стоит запомнить:
– Чего вы кипятитесь, – сказал он, – Щастный не приговорён к смерти. Ведь в приговоре нет таких слов – «приговорить к смерти». Там сказано – «расстрелять». Это не одно и то же.
Этому изумительному фарисейству возрадовался один только Нахамкес, редактор «Известий». Он и напечатал эти слова. И только благодаря этому они остались запечатлёнными для потрясения настоящей и будущей читающей публики и для назидания истории. Какой великолепный булыжник в основании советского права...
После ареста А.М. Щастный содержался в Таганской тюрьме. Теперь обнародованы письма бывшего начальника этой тюрьмы Е.Н. Юревича. Писатель М. Корсунский, опубликовавший эти письма, особо отметил, что Юревич не раз беседовал с Щастным и запомнил его человеком, «основными чертами которого были невероятная любовь к родине и флоту, бесстрашие, простота и полное спокойствие перед фактом ожидаемого расстрела».
Бывший когда-то большевиком Григорий Алексинский, ставший арестантом Таганки в одно время со Щастным, вспоминал потом, как он сквозь решётку своего окна видел Щастного, которого выпускали для одиночных прогулок по маленькому тюремному дворику. Его руки были засунуты в карманы горохового кителя и Алексинский был уверен, что Щастный оставался спокоен, поскольку держался прямо и решительно, как если бы ходил по мостику своего корабля, идущего сквозь густой туман и опасные ледяные рифы в Балтийском море.
Свою вину Щастный не признал и в ночь с 21 на 22 июня в 4 часа 40 минут утра был расстрелян. Расстрельная команда состояла из «красных китайцев», охранявших здание училища, где тогда располагался Реввоенсовет республики. Они не владели чужим языком и кого расстреливали – знать не могли. Но начальником над китайцами был русский, некто Андреевский. Есть его непереносимо тяжкий рассказ о казни: «Мне объявили: “Сегодня дело особое. Вы будете расстреливать адмирала Щастного. Чтобы его сторонники не перехватили его или потом не вырыли труп, необходимо его расстрелять не в обычном месте, а во дворе Александровского училища”. Приехали на место. Вижу – стоит одинокая фигура... На голове белеет фуражка. Лицо симпатичное, взволнованное. Смотрит в глаза. Понравился он мне. Я говорю:
– Адмирал! У меня маузер. Видите – инструмент надёжный. Хотите, я застрелю вас сам?
Видимо от моих слов ему стало жарко. Снял фуражку, отёр лоб платком. Молчит, только мнёт свою белую фуражку...
– Нет! Ваша рука может дрогнуть, и вы только раните меня. Лучше пусть расстреливают китайцы. А так как тут темно, я буду держать фуражку у сердца, чтобы целились в неё.
Китайцы зарядили ружья. Подошли поближе. Щастный прижал фуражку к сердцу. Видна была только его тень да белое пятно фуражки... Грянул залп. Щастный, как птица, взмахнул руками, фуражка отлетела, и он тяжело рухнул на землю. Китайцы всунули его в мешок... Послал помощника ... в Кремль, доложить. Привозит ответ: “Зарыть в училище, но так, чтобы невозможно было найти”. Начали искать место. Пока искали, послышался шум автомобиля, и во двор с потушенными фарами въехал лимузин. Прибыло “само” начальство. (Кем было это «само», историки гадают до сей поры, подозревают, что это был снова Троцкий). Стали искать общими усилиями. Нужно было спешить – начинало светать... Вошли внутрь – училище пустое. В одной из комнат, где стоял один-единственный стол... остановились и решили закопать здесь, если под полом нет подвала. Оказалось, что нет. Раздобыли плотничьи инструменты, вскрыли паркет. Вырыли яму, опустили мешок, зарыли. Заделали паркет. Так и лежит он там, под полом...».
Последними словами Алексея Михайловича были: «Смерть мне не страшна. Свою задачу я выполнил – спас Балтийский флот».
Сразу после смерти Шастного жена его обращалась в Малый Совнарком с просьбой отдать тело мужа «для погребения и в подтверждение моего единственного желания – погребения без почестей и людских глаз». Ей было отказано в этой просьбе личным распоряжением Якова Свердлова. Понятно почему. Большевики опасались, что имя героя и мученика будет использовано их врагами как символ, его перезахоронение выльется в политическую акцию, а могила станет местом паломничества.
После того, как был упразднён Реввоенсовет, в здании Александровского училища разместился Наркомат обороны. Сейчас комплекс училища занят Министерством обороны Российской Федерации. И никто точно не знает, лежит ли и до сей поры тело моряка-героя Алексея Щастного там, под полом в каком-нибудь начальственном кабинете главного военного ведомства страны…
Современники Щастного и нынешние историки недоумевали и недоумевают до сей поры, почему же всё-таки столь нещадно был уничтожен моряк, спасший для страны целый флот. В любом другом государстве имя его действительно было бы увековечено на бортах кораблей… И все-таки – почему?
Не вот этот ли эпизод стал началом только что описанной гибельной мистерии большевистского правосудия.
Он, Щастный с презрительной нелюбовью относился к питерскому красному прокуратору Григорию Зиновьеву. Рассказывают, что однажды в разговоре с ним позволил себе опасный выпад:
– А знаете ли, меня флот избрал диктатором Петрограда.
Трусоватый Григорий изменился в лице:
– Ну и что же?
– Я, конечно, отказался, – хладнокровно ответил Щастный.
Зиновьев тут же направил шифровку в Москву.
Между прочим, в этой шутке был намёк на действительные обстоятельства, о которых хорошо известно было и Зиновьеву, и Троцкому.
До этого командиры и личный состав одного из мощных подразделений Балтфлота – минной флотилии, стоявшей в Неве, выдвинули дерзкий ультиматум петроградским властям. Они решили бороться за спасение обречённого флота следующими решительными мерами – приняли на общем собрании флотилии резолюцию с призывом распустить Петроградскую коммуну и установить диктатуру Балтийского флота, которой поручали оборону Петрограла и прочее управление городом и регионом. После «Ледового похода» и необычайного взлёта популярности человека, совершившего этот подвиг, матросы, пожалуй, могли и в самом деле решить, что Щастный и есть готовый военный диктатор, другого искать не надо. Обращались ли к нему моряки Балтфлота с таким предложением? В материалах судебного дела об этом ничего нет.
Разгадка гибели Щастного может быть ещё и в другом. Не закрытая ещё эсеровская газета «Наш век», опубликовала в те дни под сообщением об аресте Щастного небольшой текст, в котором есть знаменательные строчки о том, что в тот же самый день из Москвы выехал в Новороссийск член Морской коллегии И.И. Вахрамеев с совершенно секретными бумагами, вручёнными ему лично Троцким.
Там, на Юге, решалась судьба второго по мощности флота России – Черноморского, а командовавший им адмирал Саблин так же, как и «начальник Балтфлота», относился к большевистскому военному и морскому комиссару Троцкому без должного почтения. Похоже, чтобы приструнить строптивых военспецов, Троцкому и нужна стала демонстративная казнь. Так «народному адмиралу» Щастному выпала роль показательной жертвы. Саблин не захотел разделить его участь и, получив зловещий вызов в Москву, отправился в белый Крым...
Лев Троцкий. Тайна мировой революции
