Есть у меня в жизни такое развлечение – по утрам в отделение МВД ходить. Не от тоски, нет. Просто пришло время менять прописку. А в этом городе, как известно, без прописки ты даже в поликлинике – не человек, а концепция.
Пришёл заранее, за полчаса до открытия. Октябрь, начало месяца, Самара. Воздух сырой, как уставший подполковник. Здание – кирпичное, старое, с облупленной табличкой и портретом какого-то генерал-майора, которому, судя по лицу, давно надо домой.
Очередь, как водится, состояла из людей, которые выглядят так, будто пришли не в паспортный стол, а в суд – причём уже третий раз. Я встал в конец, вздохнул, достал телефон. Настроился на два часа стояния и бесконечного внутреннего диалога: «Зачем я не сделал это онлайн?», «Почему в 21 веке у нас всё ещё существуют печати?» и «Откуда в человеке столько агрессии до 9 утра?»

Рядом со мной стояли три кучки. Именно кучки – не группы, не компании, а организованные скопления тел и языков. Один из них худо-бедно говорил по-русски, остальные – активно, напористо, экспрессивно – но не на русском. Я не распознавал язык, но он звучал, как спор между телевизорами.
Они активно жестикулировали, доставали бумаги, щёлкали кнопками на телефоне. В какой-то момент один из них попытался пройти без очереди – мол, «нам только спросить». Очередь зашумела, а я мысленно приготовился к цирку.
Открылась дверь кабинета. Из неё вышла девушка-сотрудница – невысокая, в форме, лицо строгое. Таких называют "служащая с позицией". Таких обычно боятся, осуждают, но именно они держат остатки вертикали в этой стране.

– Так, – сказала она, устало, но внятно, – кто у вас регистрируемый?
– Вот он, – ткнули в мужчину, который молчал.
– По-русски говорит?
– Нет, ну… немного.
– А документы кто будет заполнять? Вы? Он?
– Ну мы вместе…
– Нет. Так не работает. Пусть приходит, когда сможет объяснить, кто он, зачем он и куда хочет. По-русски. Следующий.
И выпроводила. Одну кучку. Потом вторую. Потом третью. Как по сценарию. Спокойно, без оскорблений. Но с позицией. Очередь замерла, потом одобрительно заворчала. В глазах у людей появилась искра. Кто-то даже выпрямился. Пожилая женщина сзади меня сказала вслух:

– Хоть одна – на своём месте.
Девушка закрыла дверь. И стало как-то... тише. Воздух очистился. Всё стало по-человечески. Очередь снова пошла. Я подумал: ведь она не герой. Она просто сделала свою работу. По инструкции. Но с достоинством, которое у нас воспринимается как подвиг.
Мы живём в стране, где поступок – это уже революция. Где внятное "нет" – почти насилие. Где требование знать язык страны, в которой ты живёшь, – считается жестокостью. А я вот стоял и думал: может, не всё ещё потеряно. Пока есть такие сотрудники, такие «девушки в форме», у которых глаза не просят взятку, а говорят: «Здесь – Россия, и здесь есть порядок» – у нас есть шанс.

И да, я молча сказал ей "спасибо". Без фиг в кармане, без сарказма. Просто – спасибо. Потому что когда страна висит на честных людях, каждый такой случай – как последняя нитка на пуговице.
А самое печальное – это ведь не мигранты виноваты. Они как дети в плохом детском саду: делают, что разрешают. Их не учили, не требовали, не спрашивали. Им просто позволяли – годами, десятилетиями. Разрешали говорить на своём, жить по своему, наплевать на чужое. А потом – удивление: почему в очереди трое не понимают, куда попали. Так не язык виноват. Не акцент. А наглая привычка жить без правил, потому что слишком долго никто не осмеливался их напомнить.

И вот когда появляется такой человек – строгий, тихий, усталый, но справедливый – на него сразу смотрят как на чудо света. Хотя это не чудо. Это норма, которую мы все давно забыли. Мы привыкли к тому, что «молчи, потерпи, не вмешивайся». А она – не молчала. Не терпела. Просто сделала то, что должны были делать все. Но в очереди ей мысленно аплодировали, будто она в одиночку спасла страну.
А может, и спасла. В своём маленьком кабинете, с этим пластиковым столом и штампом в руке. Иногда порядок начинается с того, что тебя выгоняют из кабинета – не потому что ненавидят, а потому что здесь правила, а не базар. И пока такие, как она, ещё работают – хоть в Самаре, хоть в Москве, хоть в любом Ленинском районе – значит, не всё окончательно сдохло. Просто спит. И ждёт, пока кто-нибудь напомнит, на каком языке здесь говорят.