Будет ли революция в России в 2017-м году?

Будет ли в 17-м году революция?

Автор – Татьяна Воеводина

ЧАСТЬ 1

Пожалуй, ни один год не встречался с таким опасливым любопытством, как будущий – 2017-й. Во всём мире – потому, что уже и самым ненаблюдательным и скептически настроенным становится ясно: мы все накануне каких-то гигантских перемен. Социальных, политических, климатических, космических – каких ни скажите, всё будет верно. Вот-вот произойдут тектонические сдвиги, и мы окажемся совершенно в ином мире, чем жили до этого. Таково общее ощущение.

«Ждать уже недолго…»

Повышается общая энергетика Вселенной. Наверное, о таких временах размышлял А.Л. Чижевский, когда связывал увеличение солнечной активности с войнами и революциями.

В 1924 году в Калуге вышла его брошюра «Физические факторы исторического процесса», изданная по инициативе Луначарского. Там он писал: «Важнейшие события в человеческих сообществах, охватывающие при участии народных масс целые страны, связаны с солнечной активностью, т.е. с превращением лучистой энергии Солнца в переизбыток нервно-психической энергии человеческих масс…»

Я не хочу обсуждать гипотезу Чижевского, к ней может быть разное отношение, но безусловный факт: моменты повышенной энергетики Вселенной – бывают, и мы переживаем один из них.

Говорят, в такие годы даже годичные кольца на деревьях – шире. А какой был в уходящем году невероятный урожай яблок и грибов! А ведь есть народное поверье: много грибов – к войне. У нас в посёлке старушки до сих пор помнят, сколько грибов было в 1940-м году: и на огородах росли, и обочь дорог, хоть косой коси. Не грибы, конечно, ведут к войне, просто они – признак мощного выброса природной космической энергии.

В такие времена люди – дети природы – тоже возбуждаются, и сам чёрт им не брат. Готовы сделать то, на что в обычном, спокойном, состоянии ни за что бы не решились. Совсем недавно всерьёз рассуждали о применения ядерного оружия, сейчас, правда, приумолкли и, что называется, съехали с темы. И слава богу, что съехали. Впрочем, говорят, что полулегендарная Ванга была убеждена, что именно в 2017-м году начнётся мировая война. Именно в 2017 году, по её предсказанию, весь мир охватит самый глубокий кризис в мировой экономике, который и приведёт к войне.

Одновременно звучат такие предсказания-ужасы, что и войны не нужно: и вулкан Йеллоустоун вот-вот проснётся, и гигантский метеорит на подлёте, и Гольфстрим того гляди отвернёт от Европы, и она, бедолага, замёрзнет…

Всё вместе, разом, конечно, не случится, но в такие роковые времена, которые переживает человечество сейчас, может произойти самое странное, неожиданное, немыслимое. Наименее вероятное может произойти.

Астрологи и ясновидящие хором предсказывают решительное изменение жизни. Притом, не только современные ясновидящие, но и те, что жили давно, предсказывали нечто невероятное именно в этом году. Пророчица Матрона Московская предсказывала, что именно в 2017 году придёт конец старому человечеству с его старыми грехами, и появится новая общность людей, случится «перерождение душ человеческих».

Не буду дальше развивать эту увлекательную тему: каждый может найти в Интернете массу предсказаний. Они разные, но все сходятся в том, что будущий год сулит роковые события.

Вот меня и интересует: будет ли этим роковым событием – революция?

«Наша родина – революция»?

У нашей страны к 17-му году особое отношение: как-никак столетие Октябрьской революции. Впрочем, Октябрьская революция – событие планетарного масштаба; в моём школьном учебнике истории оно именовалось «главным событием ХХ века», хотя веку в те времена оставалась ещё целая четверть.

Все жители нашей страны слегка опасаются: а вдруг нас ждёт в 17-м году новая революция? Так действует магия цифр, но не только она. Я многократно писала, что начало XXI века стилистически очень похоже на начало двадцатого.

Мне кажется, революция произойдёт, но не в том смысле, который чаще всего имеется в виду.

Прежде всего, что такое революция?

Революция – это не заря новой жизни – это зримое разложение старой. Это слом ветхой хоромины старой жизни. Мысль эта придумана не мною, об этом писали многие современники разных революций. Обвал старой жизни – это всегда результат чьей-то многолетней недоработки, отклонения от долга.

«Пламенный реакционер» граф Жозеф де Местр, переживший и описавший Великую французскую революцию в книге «Рассуждения о Франции», считал революцию наказанием за грехи прошлого. В этом много правды.

Ему вторит Николай Бердяев, переживший опыт иной революции – Октябрьской: «Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения. И осуждением до революции господствовавших слоёв общества бывает то, что они довели до революции, допустили её возможность. В обществе была болезнь и гниль, которые и сделали неизбежной революцию…»

А подлинная революция – это парадоксальным образом – контрреволюция. Изживание революции и строительство на расчищенном месте. Именно в этот период создаётся новое качество жизни.

Так вот революция, в смысле слома старой жизни, с нами уже произошла. В 1991 г. И эта революция продолжается. Революция-разрушение – не изжита, не преодолена, не закончена. Разрушение длится. А вот подлинная революция, в смысле – появление нового, строительство на месте, расчищенном от старой жизни, – ещё не началось. Какие-то признаки подступа к этому этапу в нашей сегодняшней жизни прослеживаются, но подлинного строительства новой жизни широким фронтом – этого нет.

Мы сегодня находимся на разрушительном этапе и на этапе латания дыр. Так называемый рост, о котором в последнее время любят порассуждать, – это рост восстановительный. Мы не упускаем случая погордиться успехами в сельском хозяйстве, и они есть – но по сравнению с провалами предыдущего периода.

На Московском Экономической Форуме была приведена табличка: на уровне какого года находится наше сельхозпроизводство по разным показателям. Сравниваются показатели 2015 года с аналогичными дореформенными показателями РСФСР. Так вот. По зерну мы находимся на уровне 1970 г., по сахарной свёкле – на уровне 1989 г., по картофелю – 1940, скот и птица на убой – 1987, молоко – 1957, яйца – 1982, а шерсть – уж извините – 1922.

Это я вовсе не к тому, что надо посыпать голову пеплом, а просто к тому, что работа предстоит большая, и это, кажется, начинают понимать наши начальники. Мы гордимся, что у нас экспорт продовольствия 16 млрд. долл., но зато импорт – 26,5. Восстановительный рост – нужное дело, но это пока не строительство новой жизни.

Продажа Роснефти – это не строительство, а латание дыр. То, что этим предписано гордиться, – стыд и срам. Ожидание иностранных инвесторов – та же история.

Как ещё продолжается разрушение?

По-разному. Вывозятся наши деньги за границу, вместо того, чтобы вкладывать их в развитие. Вместо этого мы поддерживаем финансовую систему Запада. Когда говорят о неустройстве нашей жизни, первое, о чём вспоминают, – это коррупция и казнокрадство. Но если бы наворованное хотя бы оставалось внутри страны – оно бы так-сяк работало на нашу экономику, а теперь работает на западную.

«Теперь» продолжается уже четверть века. Подлинно, «Есть у революции начало – нет у революции конца», как пелось в известной советской песне. А пора бы положить конец. Это трудно сделать: наши геополитические «друзья» вместе с их местными представителями так просто Россию не отпустят – «такая корова нужна самому». Вой, поднятый в западных СМИ против нашей страны, ясно говорит: просто так не отпустят.

После Октябрьской революции строительство новой жизни началось после того, как рухнули надежды на мировую революцию и была выдвинута цель – «строительство социализма в одной, отдельно взятой стране». Фактически с началом индустриализации, с первой пятилетки.

Напомню: т.н. «съезд индустриализации» произошёл в 1925 г., но он наметил индустриализацию лишь в общих чертах, как цель превратиться из страны, ввозящей машины и оборудование, в страну, производящую их. Потом много чего случилось: и дискуссия о путях индустриализации, и организация Госплана, и директивы по составлению первого пятилетнего плана.

Практическая работа по индустриализации развернулась в 1929 г. Именно тогда Сталину и его единомышленникам удалось занять руководящие позиции в партии и государстве. Вот это и было подлинной революцией – в смысле изменения всего строя жизни и созидания новой реальности. До этого было разрушение реальности старой или восстановительное латание на живую нитку.

Наша сегодняшняя революция разрушения длится уже четверть века. Мне представляется, что именно грядущий 2017-й год станет годом контрреволюции. Это и будет подлинная революция.

Она будет состоять в переходе от разрушения к созиданию, к творчеству новых ценностей, нового богатства, нового качества жизни, новой структуры общества. Повысившаяся жизненная энергетика должна вылиться в некое глобальное действие, и оно будет направлено на то, что стоит в историческом порядке дня. Просто раньше для этого не хватало энергии.

Источник

ЧАСТЬ 2.

Что у истории стоит в порядке дня?

Сегодня достигло огромного накала противоречие между внешней и внутренней ролью России. В той или иной мере такое противоречие было и прежде. Сегодня оно стало особенно вопиющим. Историк В.Э. Багдасарян не без остроумия назвал сегодняшнюю Россию «государством-оксюмороном»: патриотическая риторика + либерально-космополитическая система, а главный эксперт по экономике – «Высшая школа экономики», проводящая позицию наших геополитических противников.

Кто-то прогрессивный и рациональный наверняка скажет: ну и нечего соваться в великие державы, ежели нет на то сил и возможностей. Вот и надо быть сырьевым придатком, если ни на что другое не способен. Мне кажется, это ложный выбор, не жизненный, а чисто умственный.

Роль каждой страны, равно как и любого отдельного человека, определяется не им, а дана свыше. Это – судьба, призвание. Есть большие люди, как и большие страны – не по территории, а по судьбе. Откуда человек знает, что ему надо стать большим человеком, ставить перед собой крупные задачи, куда-то карабкаться, страдать, может быть, погибнуть на этом пути? Не лучше ли занять свою удобную нишку и прожить тихую маленькую жизнь?

Может быть и лучше. Но человек (как и страна), имеющие призвание к большому, никогда не ограничатся маленьким и уютным. Здесь нет выбора, это дано свыше. Это вовсе не привилегия, это скорее задание свыше (здесь и далее под термином «свыше», скорее всего, имеется в виду не замысел иудейского бога Иеговы, а план светлых Иерархов, в соответствии с которым и была создана наша цивилизация на этой планете. – Ред. РуАНа).

В XIX веке говорили об «исторических нациях», т.е. нациях, оставивших след в истории и играющих в ней значительную роль. Это полный аналог «больших людей». Сейчас из политкорректности так больше не говорят, но умолчание – не есть отмена предмета или явления. Россия, безусловно, задумана Творцом как страна большой судьбы – может быть, вовсе не сладкой, даже трагической, но – большой.

Развиваться в качестве сырьевого придатка Запада наша страна не может: она может только деградировать, что и делала в последние четверть века. Те внешние признаки цивилизации и комфорта, что можно наблюдать в городах-миллионниках, так и остаются позолотой на помойке; эта позолота очень легко сходит, обнажая слегка подлатанную разруху.

Меня часто упрекают за невнимание к значительным промышленным и сельскохозяйственным свершениям, которые имеют место. Свершения есть, но они носят восстановительный характер – как свершения в сельском хозяйстве, о которых упомянуто выше. «Страной, производящей машины», чем мы стали при большевиках, а потом быть перестали, сегодня мы в полной мере не являемся. Чудо-оружие и прочие чудеса производятся на импортных станках. Так что работа предстоит гигантская.

Словом, в наступающем году нам предстоит поворот от разрушительной революции к созидательной контрреволюции. «Мы долго молча отступали, досадно было, боя ждали…». Отступать больше некуда.

Против кого будет эта революция?

Это будет схватка России со своим внутренним Западом на своей территории. Именно наш внутренний Запад хочет, чтобы Россия была сырьевым придатком. Побить его непросто. Трудно очень. Внутренний Запад – это филиал большого внешнего Запада, противостоящего нам на протяжении веков.

Выдавить внутренний Запад из своих пределов – это задача сродни изгнанию поляков из Кремля во время Смуты. Ставленники и сторонники Запада – везде. Они в госорганах, они – в СМИ и, главное, они – в умах. Это, пожалуй, опаснее всего. Силы пока не равны. Но соотношение меняется – и, как представляется, в нашу пользу.

Это видно хотя бы по тому, что сегодня наш внутренний Запад, т.н. либералы, как-то пожухли. То ли состарились, а приток новых кадров слаб, то ли большой Запад стал менее щедро кормить их материально и окормлять идейно, но так или иначе они зримо скукожились. Особенно после комических результатов, что продемонстрировали на парламентских выборах всякого рода «партии роста» и т.п. По-видимому, дело в том, что животворный источник, к которому они припадали, – либеральный глобализм – обмелел и перестал ощущаться чем-то единственным и безальтернативным.

Сегодня те, кого у нас зовут либералами, ощущаются как нечто антикварное. Как-то раз мне привелось встретиться на одном семинаре с видной представительницей этого направления, симпатичной дамой, которая мне всегда нравилась. Какую же унылую бурду она продуцировала! Я просто диву далась: дословно то же самое, что было в ходу в начале 90-х! В её выступлении было что-то винтажное, некая эстетика старины, словно в мамином кримпленовом платье, найденном на антресолях. Даже пятилетие белоленточного движения ощущается как юбилей чего-то древнего: неужто всего пять лет назад это было? А по ощущению – не менее десяти.

Я всегда была против шапкозакидательских настроений. Подлинный Запад силён, но авторитет внутреннего Запада у нас в России идёт по ниспадающей.

Однако обольщаться не стОит. Силён и внутренний Запад. Экономический блок Правительства как был, так и остаётся либеральным. Доколе? Почему? Когда? И каким образом? – у меня на все эти вопросы ответа нет: тут можно много и увлекательно фантазировать, но для обоснованного ответа нужна инсайдерская информация, которой у меня нет.

Вместе с тем, преодолеть внутренний Запад в правительстве, парадоксальным образом, проще, чем бациллу западнизма, что живёт в толще нашего образованного и полуобразованного слоя.

Историческое несчастье нашего народа – традиционное западничество интеллигенции, соединённое со столь же традиционной фрондой. Можно сказать, «два в одном».

Российская интеллигенция была создана властью, притом дважды: Петром I и Сталиным. Она не развилась исторически, не зародилась по средневековым монастырям, а прямо-таки была сконструирована «от начальства» для решения задач преобразования страны. И обе исторических генерации нашего умственного сословия вместо помощи и дельного совета власти вскоре начинали её, власть, презрительно охаивать и подпиливать её несущие конструкции.

Историческую распрю русской власти с русской интеллигенцией Ключевский сравнивал с борьбой старика со своими детьми: «сумел народить, но не сумел воспитать». Это трагический фактор нашей истории – распря власти с умственным сословием – всё равно как если у человека нелады со своей собственной головой.

Фонтаном мудрости и иконой стиля для интеллигенции всегда был Запад: западная наука, философия, политэкономия – всё. Все наши руководящие учения: от марксизма до либерализма-глобализма – заёмные, не свои.

Очень забавно слышать, как на Московском экономическом форуме норвежский экономист Эрик Райнерт призывает российских экономистов обратить внимание на своих собственных, российских, экономических мыслителей прошлого и найти в их трудах ответы на нынешние вопросы.

Но куда там! Наши «экономы» ещё долго, похоже, будут пытаться натягивать на нашу действительность понятийную сетку сформировавшуюся на основе и для целей совершенно иной исторической, духовной, хозяйственной и психологической реальности.

Преподаватели бесчисленных «эколого-филологических» университетов, безвестные и бесчисленные копирайтеры, «писатели газет», сайтов и рекламных буклетов – все они в своём подавляющем большинстве преданные поклонники Запада, вернее, даже не Запада как эмпирической реальности (её они не знают), а некоего идеального образа, сидящего в мозгах ещё со времён Репетилова и «французика из Бордо».

С реальным Западом их знакомство в лучшем случае, стажёрское, а то и чисто туристическое, или вовсе почерпнутое из фильмов и рекламно-пропагандистской продукции того же Запада. Не знают, но – любят. Притом бескорыстно. И часто в разговорах пылко отстаивают светлый образ Запада, словно состоят у Госдепа на окладе.

Разумеется, это малая часть народа: жители городов-миллионников, так называемая гуманитарная интеллигенция. Их много в Москве, они когда-то ходили на Болотную – притом, подчёркиваю, бескорыстно. Так что определённый фактор они составляют. Здесь я вижу трудность – в их наивном бескорыстии. Они могут оказаться по своей неизбывной наивности на стороне противника.

Источник

ЧАСТЬ 3.

Почему это возможно?

Большой Запад нас просто так отпускать не хочет – это понятно; я бы на его месте тоже не отпустила. Вспышка т.н. русофобии (крайне неудачный термин) – это и есть проявление страха, что протекторат грозит уйти из рук.

Однако чтобы удержать – нужны силы, а их сегодня недостаточно. Очень много накопилось проблем внутри самого Запада. Смысл появления Трампа – в том, что Америке надо сосредоточиться на своих собственных делах, которых выше крыши.

Сейчас у нас все друг другу объясняют, что-де Трамп – не такой уж «друг Советского Союза» (был такой титул в употреблении у советского агитпропа). Верно: не друг, да в делах их и не бывает – друзей. Вообразить кого-нибудь другом – значит расслабиться и проиграть.

Но решая свои задачи, он может сыграть нам на руку. Похоже, судьба предоставляет нам этот шанс. Как когда-то удалось провести сталинскую индустриализацию в виду мирового кризиса, так, возможно, и нам удастся начать созидание, поскольку большой Запад будет погружён в свои дела по причине их решительного ухудшения.

Более того. Наше «отцепление» от Запада и преодоление роли его сырьевого придатка совпадает с глобальным трендом эпохи. Эпохи бывают центробежные и центростремительные. Начавшаяся нынешняя – центробежная. Проявления этого – Брексит, расшатывание Евросоюза и попытки выхода из него некоторых стран, вообще попытки «отыграть назад».

На самом деле – не назад, а вперёд, в «Новое Средневековье», о чём я писала некоторое время назад. Появляются новые по типажу лидеры – новые правые, вроде Марин Ле Пен – это люди Нового Средневековья. Мода на патриотизм, свойственная молодому поколению, интерес к местной истории, национальные костюмы, в которых люди появляются уже не только на карнавалах – всё это явления того же ряда.

Всё это, в свою очередь, – проявления конца капитализма и начала нового строя жизни. Капитализму больше некуда развиваться: он дошёл до предела, поглотив весь мир. А развиваться на собственной основе он не может, поскольку нуждается в некапиталистической периферии, а её-то больше и не осталось. Капитализм по природе строй экстенсивный, а не интенсивный.

Поэтому сейчас происходит фазовый переход – к пост-капитализму, или, что то же самое, – к новому Средневековью. Это будет третий член гегелевской триады отрицание отрицания: капитализм был отрицанием Средневековья, а пост-капитализм будет отрицанием капитализма и одновременно у него обнаружатся многие черты Средневековья на новом витке исторической спирали.

В числе этих новых-старых черт – относительная хозяйственная замкнутость регионов, границы, таможни, возможно, ограничения свободы передвижения лиц и уж безусловно – товаров и денег. Бесспорно, все будут торговать со всеми, как и было с начала времён. Но торговать не значит смешиваться и превращаться в некий нерасчленённый конгломерат. Торговать можно, сохраняя своё лицо и оставаясь хозяином в своём доме. Кого хочу – пущу, кого не хочу – не пущу безо всяких объяснений.

Какие будут главнейшие средневековые черты в грядущей жизни? Главнейших я вижу две.

– В центре жизни будет стоять духовная жизнь, вера. Закончится исступлённый экономизм эпохи Модерна.

– Производство будет вестись ради удовлетворения потребностей, а не ради прибыли, как при капитализме.

Остальные качества нового Средневековья окажутся производными от этих двух.

Я употребляю термин «Средневековье» весьма условно. Кстати, настоящее, историческое, Средневековье – это совсем не тьма и ужас, как считается под влиянием французских просветителей, которым надо было оттолкнуться от традиционного общества, чтобы утвердить идеалы будущей Французской революции.

Подлинное Средневековье – это было время напряжённой духовной жизни, изобретений, яркого искусства, готических соборов. Кстати, возможно, по соотношению уровня жизни и наличной технической мощи тогдашнего человечества – это был один из самых благоприятных отрезков истории.

Мрачным было позднее Средневековье. Об этом интересно говорит известный историк А. Фурсов в статье «Время Босха».

Так вот нам, России, на мой взгляд, очень повезло. У нас уже был опыт Нового Средневековья – в виде советской жизни. Мало того, мы, в сущности, не познали настоящего, глубокого, капиллярно проникающего капитализма – ни до революции 17-года, ни после революции 91-го. Это был во многом недокапитализм: капитализм с чертами феодализма.

Неслучайно Ленин назвал российский «империализм как высшую стадию капитализма» – «военно-феодальным». А вот опыт Нового Средневековья – познали. И это способно сыграть нам на руку и принести преимущества. Такова диалектика: то, что с точки зрения капитализма – недоразвитость, то может оказаться с точки зрения Нового Средневековья – напротив, чертами самыми что ни на есть передовыми.

Мало того. Самый характер нашего народа совпадает с глобальным трендом эпохи – направлением на Новое Средневековье. Мы вообще крайне некапиталистический народ. Идея обогащения, неограниченного, всё возрастающего заработка – нам не интересна.

Знаменитый Макс Вебер в своей «Протестантской этике и духе капитализма» заметил, что «недокапиталистический» трудящийся, сохранивший психологию традиционного общества, не стремится к неограниченному заработку: удовлетворив свои потребности, он не стремится к бОльшему заработку. У нас эта закономерность распространяется не только на работников, но даже и на самих капиталистов.

Я давно писала о таком странном наблюдении: наш предприниматель, заработав деньги для приличной жизни, решив свои материальные задачи, прекращает работать, теряет интерес к бизнесу. Ему становится скучно. Он начинает «чудить», заниматься какой-то ерундой, но редко наращивает свой бизнес, что вполне мог бы. Западные бизнесмены ведут себя по-иному: они идут дальше по пути бизнеса.

В чём дело?

Мне кажется, русскому человеку просто скучны деньги ради денег. Будь этот бизнес частью чего-то бОльшего и значительного – тогда да, тогда было бы интересно, а так – скучно. Русскому сознанию потребна некая высшая инстанция, во имя которой всё делается. А так… не увлекает. Достоевский в «Подростке» пророчил: наестся человек и спросит: а дальше что? Западный человек такими вопросами обычно не задаётся.

Нашему человеку нужна идея. Верование. Тогда он способен на многое. Простое обогащение – это нечто чуждое и ощущается даже как греховное. Наш характер – духовный. Мы смотрим в небо, даже объективно находясь в свинстве (на самом деле, нашему человеку нужно НЕ верование, а знание, постоянно нужно новое знание, ибо постоянное развитие – это естественная цель жизни человека разумного. – Ред. РуАНа).

Англосаксы смотрят в своё корыто. Полистайте под этим углом зрения их учебники английского языка для иностранцев, хотя бы самый популярный – А. Hornby. Чем заняты его герои? Они готовят луковый суп, рассуждают о страховках, проектируют себе дом и при этом заморачиваются устройством канализации.

Как есть люди, врождённо психически предрасположенные к какому-то образу жизни и деятельности, точно так и народы наилучшим образом проявляют себя в той или иной системе хозяйства, на том или ином историческом этапе.

Англосаксы замечательно заточены под капитализм: собственно, они его и создали – по своей душевной мерке. Уже немцы, их генетические двоюродные братья, не так идеально приспособлены к капитализму.

Характерно, что Маркс и Энгельс свои умопостроения насчёт капитализма базировали на английском, а не на немецком материале. Они чувствовали, что Германия – в чём-то недокапиталистическая страна, не идеально капиталистическая.

Их младший современник Вернер Зомбарт написал эссе «Торгаши и герои» – про английский и немецкий дух. Эссе вообще-то пропагндистткое, но у умного человека и пропаганда умная: разница в душевном складе двух соседних народов схвачена очень верно.

Как это может выглядеть?

По-видимому, российское общество, вся наша жизнь «Нового Средневековья» будет стоять на трёх главных опорах:

– самодержавие,

– община,

– крепостное право.

Разумеется, все эти термины следует понимать не буквально, а как метафору.

Начнём с самодержавия. Наш народ взыскует над собой самодержавного монарха, помазанника Божьего, который правит им во имя и от имени некой высшей, сверхчеловеческой инстанции. Это может быть Бог, коммунизм или что-то ещё, но непременно высшее, не здешнее. Можно рассуждать так и эдак, но имеется неоспоримый факт: наш народ наибольших успехов достигает тогда, когда обретает над собой такого самодержца – под разными наименованиями.

(Наибольшие успехи народа обусловлены не просто самодержавием, а тем, что некоторые руководители Руси обладали необходимыми способностями, навыками и потенциалом, в том числе и магическими, для качественного исполнения столь сложной работы. Кроме того, они хорошо понимали и принимали полную личную ответственность, возложенную на них такой должностью. – Ред. РуАНа).

Мы, русские, подсознательно хотим действовать во имя высшего и претендуем на то, чтобы нами правили от имени высшего, даже если сами этого не осознаём. Ругая президента диктатором, наши люди на самом деле недовольны тем, что он недостаточно сакрален, а не тем, что диктатор. Человек часто не понимает, чего именно ему не хватает в жизни и в чём именно состоит его проблема (на этом взрос весь фрейдизм), и называет причины из тех, которые ему подсовывают манипуляторы.

Мало того, русскому человеку надо, чтобы и правили им во имя высшего. Чтобы властелин был подлинно помазанник божий. Царь правил во имя Бога, Политбюро – во имя высшей инстанции – коммунизма. Когда перестали в это верить – всё пошло наперекосяк и распалось. Распасться распалось, а потребность – осталась жить.

Наши люди готовы наделить свойствами так недостающего им монарха даже того, кто от него крайне далёк – вроде как цыплята жмутся к искусственной клуше, а птицы летят за механическим «вожаком».

Любопытное наблюдение, из недавнего. Была на научной конференции. Там один пожилой учёный совершенно серьёзно доказывал: нами правят спецслужбы, которые всё знают, во всё вникают и держат все ниточки в своих руках. Долго он об этом распинался. И я поняла: ему, русскому человеку, потребно иметь наверху инстанцию сверхчеловеческую, которая всё знает, всё контролирует и всем руководит. Того самого помазанника божьего – может быть, коллективного и малозаметного, но непременно действующего от имени высшей силы.

Вполне вероятно, другим народам это вовсе не требуется; напротив, им приятно, что они сами определяют свою жизнь, а общие дела поручают вести «наёмному менеджеру». А нам надо быть исполнителями высшей воли и иметь над собою власть, действующую от имени этой высшей, сверхъестественной воли. Иначе – всё как-то не имеет смысла. Ну, заработал – и что?

Трудно сказать, как будет выглядеть эта новая монархия: будет ли это наследственная монархия или наследник будет назначаться – это установится по ходу дела. Важно понять, что именно этот образ правления, выражаясь по-старинному, единственно годится нашему народу. Всякая попытка насаждения демократии западного типа в незападных обществах кончалась конфузом и провалом. У нас такие попытки приводят к соединению худших сторон всех форм государственного устройства, какие только ни есть на свете.

Важно понять: я говорю о сути, а не о форме, названии и т.д. Тов. Сталин был, безусловно, красным монархом, действовавшим от имени Высшего. Любопытно, что оригинальный русский философ Константин Леонтьев (кстати, считавший Средневековье лучшей страницей европейской истории) был уверен: русский народ потому и постольку подчиняется властям, что считает начальников слугами царёвыми. Не будь так – ни за что бы не подчинился. Не будет царя – распадётся вся ткань общества. Так оно и случилось впоследствии.

Следующей важнейшей несущей конструкцией русской жизни была и есть община.

Жизнь, организованная вокруг производственных ячеек, где один за всех, а все за одного, где ты лишён каких-то степеней свободы, но зато и упасть на дно, погибнуть не дадут. Такой общиной были при советской власти т.н. трудовые коллективы. Что это такое и какова их роль – очень трудно объяснить западному человеку, да и сегодняшним молодым – трудно.

Когда-то ещё студенткой я работала в качестве переводчицы при делегациях приезжавших к нам по линии ВЦСПС западных профсоюзных деятелей: ни мне, ни даже советским профсоюзным работникам никогда не удавалось объяснить западным людям, что такое трудовой коллектив. А ведь это была важнейшая вещь. Трудовой коллектив мог и поругать, и заступиться, и помочь в беде. Человек не оставался один наедине со своими трудностями.

Наверное, это связано с тяжкой жизнью, с холодным климатом, малоплодородными почвами. Община помогала выжить. При всех ужасах коллективизации, колхоз – тоже был общиной, а потому делом живым. Фермерское хозяйство на большей части нашей территории, скорее всего, невозможно.

Жизнь в Советском Союзе была организована не столько по территориальному, сколько по производственному принципу – вокруг предприятия, места работы. Иностранцы, с которыми доводилось работать, помнится, удивлялись: словно феодальное поместье в Средние века. Но, так или иначе, так было.

На предприятии получали не только зарплату, а и все жизненные блага: квартиру, дачный участок, путёвки на отдых для взрослых и детей, часто были так называемые медсанчасти предприятий – больницы с поликлиниками. Были учебные заведения при больших предприятиях, где можно было выучиться без отрыва от производства… Были дома культуры, где крутили кино и устраивали танцы и всякую самодеятельность.

Причём подобный подход был не только на заводах и фабриках – даже в МИДе это было: по воскресеньям в клубе показывали мультики для детей сотрудников, а в боковушке смоленской высотки была поликлиника для трудящихся МИДА и Внешторга. По осени от месткома «выделяли» (советское словцо) автобус для поездки трудящихся по грибы. В Белоруссии, рассказывали, таким же порядком ездили собирать клюкву.

Человек был помещён в плотную социальную ткань, она его и опутывала, лишала каких-то потенциальных степеней свободы, но она же – поддерживала. Ткань эта обобщённо именовалась «трудовым коллективом». Советский трудящийся получал оттуда не только бренные блага вроде, например, мяса из заводского подсобного хозяйства или места в детском саду. Он получал оттуда же и мысли, понятия, взгляд на мир. Проводились политинформации, собрания, где разъяснялось международное положение, политика партии по тем или иным вопросам, рисовались перспективы развития.

Для утончённого интеллектуала это могло показаться примитивным, как профессору учебник восьмого класса, но для того контингента – в самый раз. То есть простой трудящийся получал от своего места работы практически всё – и духовное окормление, и материальные блага. Он прочно стоял на рельсах и ехал в должном направлении.

И что интересно, подавляющее большинство не ощущало такое положение стеснительным. Хотелось бы иметь того же, но побольше – вот какое было господствующее ощущение. Люди «росли на работе» – тоже советское выражение. Недавно я для одной телебеседы усиливалась вспомнить, как по-советски называлось «сделать карьеру» – и вот только теперь вспомнила – «вырасти на работе».

Отдельная песня была – профилактика неправильного поведения, главным образом, пьянства. Среди рабочих, да и не только их, это была большая проблема. Была и проблема т.н. несунов, мелких производственных воришек. Мой отец, директор завода, изобрёл ноу-хау, которым делился с коллегами: надо давать премии не каждый месяц, а, положим, раз в полгода. Тогда получается приличная сумма.

Мне запомнилось, как отец говорил: «Маленькие деньги он точно пропьёт, а тут он может и мотоцикл купить». То есть о человеке заботились, его как-то поддерживали, вели по жизни. Безусловно, иногда это выходило по-дурацки, но скатиться на дно было практически невозможно.

Но и для тех, кто всё-таки сумел допиться до чёртиков, существовали ЛТП – учреждения для трудотерапии алкашей, где лечение совмещалось с принудительным трудом. И при всех эксцессах исполнения, это было правильным шагом. А что с ними делать прикажете?

Вот это и была община. Не по названию – по сути. И нам она необходима, и для нас она – благотворна. Конечно, и её надо совершенствовать, но сам принцип жизни – общинный – это наше, неизменное. И это, безусловно, черта нового Средневековья.

Третья важная для нашего народа черта Нового Средневековья – своеобразное «крепостное право». То есть, твёрдые взаимные обязанности людей заниматься своим делом на благо всего народа, всей земли. Люди у нас должны быть «крепки» земле и друг другу.

Собственно, и историческое крепостное право в замысле было таким: крестьяне обязаны были работать на помещиков, поскольку те тоже были обязаны служить государству. Крестьяне не имели права вот так взять да и уйти, но ведь и помещики не имели на то права. (Исключения всегда есть, но я говорю о принципе).

Указ о вольности дворянской (1762 г.) имел очень дальние и разрушительные последствия: он нарушил равновесие, разрушил взаимную обязанность. Некоторые историки считают, что крестьяне тогда полагали, что и им автоматически вышла вольная. В результате этого указа дворяне из служилого и трудового слоя превратились в слой праздный и от праздности стали проникаться французскими идеями – сначала просветительскими, а потом и революционными.

Когда говорят об историческом крепостном праве, то редко упоминают, что и городские ремесленники, посадские люди, тоже не имели права вот так взять и куда-то уехать. Они тоже были своеобразно прикреплены к своему месту и занятию. И это отвечало задачам хозяйственного развития, заселения обширной территории с тяжёлым климатом.

В советское время институт прописки, распределение после ВУЗа, трудности увольнения с места работы – всё это напоминало крепостное право. И не просто внешне напоминало – оно по сути решало те же задачи. Когда во имя свободы и прав человека всё это было отменено – стали вымирать деревни, а потом и небольшие города.

Уверена: Новое Средневековье на новом витке исторической спирали возродит в своеобразной форме «крепостное право». Без этого нам не удастся освоить нашу большую землю. Разумеется, экономические стимулы необходимы, но их можно применить только тогда, когда люди – есть, а если их нет, сбежали – тогда и стимулировать некого.

Крепко связана с крепостным правом ещё одна ярко средневековая черта общественного устройства – сословность. Сословия – это по сути дела форма разделения труда. Нам, сегодняшним, необходимо увеличить количество и повысить качество народного труда, чтобы сравнительно быстро и эффективно реконструировать страну, сделать её богатой и процветающей.

А для этого нужно, чтобы дети в большинстве своём наследовали профессии родителей. Для большинства людей это представляет значительное облегчение. Живя в обстановке определённого труда, зная, что тебе предстоит его продолжить, имея гарантированное в будущем рабочее место по определённой специальности – молодой человек быстрее и основательнее осваивает свою будущую профессию.

Не зря говорят, что настоящий врач – это врач в третьем поколении. Тот, кто наследует родительскую профессию, легко усваивает то, к чему человек со стороны приходит через много лет, а то и вовсе не приходит. Конечно, есть какие-то особые, творческие профессии, где потребен особый талант, есть и особые, немассовые люди – эти всегда будут уходить в сторону, но средним людям проще и удобнее наследовать родительское занятие. Качество народного труда от этого только возрастёт.

Любопытно, что об этом писал сто лет назад известный тогда, но потом совершенно забытый публицист Михаил Меньшиков в статье «Сословный строй»:

«В средние века европейское общество сложилось органически, как всякое живое тело, то есть по трудовому типу. Общество было сословно, но сословия были не пустые титулы, как теперь, совершенно бессмысленные, а живые и крепкие явления. Сословия были трудовыми профессиями, корпорациями весьма реального, необходимого всем труда. Дворянство было органом обороны народной, органом управления. Оно действительно воевало. Рождаясь для войны, оно часто умирало на войне. Духовенство действительно управляло духом народным; доказательство – глубокая религиозность того времени и уважение к священству. Купечество торговало и ничем другим не увлекалось, ремесленники занимались ремёслами, земледельцы – земледелием. Как живое тело, общество было строго разграничено на органы и ткани, и при всём невежестве и нищете, зависевших от других причин, этот порядок вещей дал возможность расцвести чудной цивилизации, при упадке которой мы присутствуем.

Упадок строения общественного начался очень давно. Почти за сто лет до революции рыцари и судьи народные превратились в придворных – трагическое призвание их подменилось светским распутством и бездельем. Духовенство потеряло веру в Бога. Среднее сословие, продолжавшее работать, выделило нерабочую корпорацию софистов, которые с Вольтером и Руссо во главе подожгли ветхую хоромину общества. Отказ столь важных органов от работы, извращение сословных функций повели к истощению самого туловища нации – крестьянства. Голодные ткани рассосали в себе атрофированные органы – вот сущность революции…»

Нам надо поправить недопустимо низкое среднее качество народного труда. Разделение на твёрдые трудовые корпорации, на мой взгляд, поможет решить эту вековечную нашу проблему. И это тоже будет Новое Средневековье.

Вообще, нашему народу (и другим народам тоже) исторически скоро придётся решать задачу достижения существенных результатов малыми ресурсами. У нашего народа есть такой опыт – советская жизнь – и это очень ценно.

В условиях скудеющих ресурсов земли капитализм оказывается слишком расточительной системой. Конкуренция уступит место плану и распределению ресурсов – это экономнее. Не случайно во время войны все страны переходят на распределительную систему (т.н. рационирование ресурсов). И в этом деле у нашего народа тоже есть опыт, что ценно.

Так что Новое Средневековье будет во многом напоминать социализм, и это вполне закономерно. Да, первый опыт социализма – закончился. Удачно или неудачно – большой вопрос. Если нам удастся использовать этот опыт в будущем – может оказаться, что он был исторически полезным, а следовательно, удачным. Вообще, с разной исторической дистанции одно и то же выглядит совершенно по-разному.

Никакое большое дело не получается сразу. Иногда люди пытаются что-то осуществить, но для него не пришло ещё время. Приходит время – и всё получается. Каждый, кто преуспел в бизнесе, знает: очень редко, почти никогда, удача не приходит с первой попытки. Главное дело жизни, которое приносит деньги и успех, оказывается не только не первым, но порой и не третьим и даже не пятым. Просто об этом редко вспоминают.

Так что говорить о том, что социализм провалился – неправильно. Он ещё покажет себя – на новом витке исторической спирали. Новые возможности информатизации сделают более успешным глобальное планирование народного хозяйства и капиллярный контроль происходящего.

И Новое Средневековье себя тоже покажет. Неслучайно Бердяев написал свой пророческий очерк «Новое Средневековье» именно в начале первой попытки реального социализма (1922).

Вот именно сегодня, сейчас сложились условия для возникновения нового порядка общежития. Духовно-религиозные, экономические, экологические.

И мне кажется, поворот к этому новому общежитию начнётся в 2017-м году. Это будет поворот от разрушения к созиданию, при этом к созиданию в новых исторических формах. Не сразу всё получится, но созидание возможно только в этих новых формах. В старых – только гниение и разрушение.

Может ли этот поворот осуществиться вот так прямо завтра, на наших глазах?

Человеческое сознание устроено так, что нам приятно порассуждать о каком-то отдалённом будущем, но представить себе иную жизнь уже завтра – вот этому наш слабый ум активно сопротивляется. Николай Бердяев в своей философской автобиографии «Самопознание» вспоминал нечто очень близкое к нашей теме:

«Вспоминаю, что приблизительно за месяц до февральской революции у нас в доме сидели один меньшевик и один большевик, старые знакомые, и мы беседовали о том, когда возможна в России революция и свержение самодержавной монархии. Меньшевик сказал, что это возможно, вероятно, не раньше чем через 25 лет, а большевик сказал, что не раньше чем через 50 лет». А всё случилось – через месяц.

Вообще, людям хочется думать, что жизнь менялась до нас, будет меняться после нас, но при нас она остаётся неизменной. На самом деле, это не так. Наша жизнь вплотную подошла к обрыву: мы либо изменимся, либо рухнем в бездну. Мы можем сохраниться и бодро пойти вперёд. Исторический тренд – за нас, что я и пыталась показать.

Источник

Возможна ли Новая Революция в России?

Более подробную и разнообразную информацию о событиях, происходящих в России, на Украине и в других странах нашей прекрасной планеты, можно получить на Интернет-Конференциях, постоянно проводящихся на сайте «Ключи познания». Все Конференции – открытые и совершенно безплатные. Приглашаем всех просыпающихся и интересующихся…